Объяснение в любви - Страница 44

— Мне очень жаль, — начала Анхела, — я…

— Никогда больше не говори мне этих слов, — резко оборвал ее Клайв. — Тем более по-английски. — Он передернулся. — Они всякий раз будут напоминать мне про твое холодное, бесчувственное, жестокое «прощай».

Конечно, Клайв имел в виду записку! У Анхелы комок застрял в горле. Она заглянула в зеленые, омраченные болью глаза и чуть было не повторила запретных слов. Но сдержалась и вместо этого вложила обуревающие ее чувства в нежный, трепетный, покаянный поцелуй.

Один легкий поцелуй повлек за собою другой, более затяжной и жадный, и вскоре в крови разгорелось пламя желания. Одежда упала на пол, и влюбленные принялись неспешно ласкать друг друга, заново узнавая и оценивая то, чего едва не лишились.

Да, только это мне и нужно, говорила себе Анхела. Чтобы этот мужчина смотрел на меня так, как сейчас, прикасался ко мне так, как сейчас… хотел меня, нуждался во мне, не мог со мной расстаться! А все остальное — это лишь поощрительный приз, если угодно. Ведь в глазах его она читала любовь, пусть даже Клайв не спешил облечь свои чувства в слова.

Но, как сама она только что продемонстрировала, в словах надобности нет, пока в мире существовали иные способы открыть свое сердце. Это особый, неповторимый, бесценный дар — дар, врученный только им двоим. Они предались любви точно в первый раз…

Один день неспешно сменил другой, и Анхеле стало казаться, будто у них медовый месяц. Ведь они относятся друг к другу с такой трепетной нежностью, избегая всего, что могло бы омрачить их блаженство.

В конце концов, зачем нужна помолвка? На что сдалось предложение руки и сердца? Так, как есть, — куда уютнее, куда отраднее. Именно такова и должна быть истинная любовь.

В понедельник Клайв отправился на работу — со спокойной душой, зная, что, когда бы ни вернулся, он застанет любимую дома. Анхела же с энтузиазмом принялась переоборудовать комнату для гостей в художественную студию. Во вторник обе картины исчезли из прихожей, и молодая женщина мысленно взяла этот факт на заметку, собираясь спросить у Клайва, куда это они делись.

Однако, вернувшись тем вечером, Клайв вручил ей письмо от Луиса Дорадо и все прочее вылетело у Анхелы из головы. В письме сеньор Дорадо признавал ее своей дочерью, просил прощения за свою возмутительную выходку и предлагал официально объявить о своем отцовстве, если она того захочет.

— Ты его что, запугал? — осведомилась она у Клайва.

— Всего лишь помог ему понять собственные ошибки, — саркастически хмыкнул Клайв. — В конце концов ты заслуживаешь, чтобы тебя оценили по достоинству. А уж что ты по этому поводу предпримешь, зависит от тебя самой, и только.

— Стало быть, ты не будешь принуждать меня сделать публичное заявление?

В словах Анхелы явственно прозвучал вызов, и Клайв не замедлил успокоить любимую.

— Мне этот человек не нужен, родная, — тихо, но твердо произнес он. — Я просто подумал: вдруг в один прекрасный день ты захочешь узнать его ближе.

— Ни за что! — отрезала Анхела. — У меня при одном упоминании его имени мурашки по коже бегут.

— Тогда выброси письмо и забудь о нем, — посоветовал Клайв. — Он никогда больше тебя не потревожит, обещаю.

И Анхела в очередной раз задумалась, какой такой властью обладает Клайв над могущественным Луисом Дорадо, чтобы диктовать ему условия? Какое оружие пустил в ход, чтобы защитить возлюбленную? Но молодая женщина ни о чем не стала спрашивать. Зачем отравлять себе жизнь вопросами, ответы на которые ей, по сути дела, не нужны?

В среду, как и планировалось, они поужинали с Крисом и Эстрельей, только что возвратившимися с морского побережья. Эстрелья сияла от счастья. Черные глаза ее искрились восторгом: она видела, что Анхела и Клайв решили наконец свои проблемы, в чем бы те ни заключались. Вечер прошел восхитительно. Словом, так, как встарь.

На протяжении четверга и пятницы Анхела обустраивалась в новой студии. Раз или два она с грустью вспомнила о маленькой черной коробочке, исчезнувшей в кармане пиджака Клайва. Но тут же брала себя в руки и с удвоенной энергией принималась за дело. Она всем довольна. Она счастлива. Клайв всякий день и час дает ей понять, что Анхела Веласко — неотъемлемая часть его жизни. Клайв ее любит: в этом нет ни малейших сомнений.

И тут Клайв сам все испортил.

Все произошло так неожиданно, что Анхела даже не успела морально подготовиться к удару. И неудивительно: ведь целую неделю она жила в своем маленьком, искусственно созданном, изолированном мирке иллюзий и грез, напрочь позабыв об окружающей действительности. Но вот в субботу, за завтраком, Клайв небрежно обронил:

— Сегодня вечером мы приглашены в гости. На прием, знаешь ли. Так что надо подыскать для тебя что-нибудь сногсшибательное…

В гости. На прием. Это означает многолюдное сборище. Там наверняка будут свидетели ее недавнего унижения в музее. Нет, ни за что!

— Нет, — еле слышно выдохнула она.

Оторвавшись от утренней газеты, Клайв вгляделся в побледневшее лицо Анхелы и задумчиво сощурился.

— Цвет — безусловно, красный. И что-нибудь возмутительно нескромное. Длинное, до полу. Облегающее. С открытой спиной и низким вырезом, чтобы все оценили твою потрясающую кожу.

— Клайв, я никуда не пойду, — повторила молодая женщина тверже.

— И высокая прическа, — продолжал он, точно не слыша. — Пусть все любуются твоей восхитительной шеей, зная, что целовать ее дозволено лишь одному человеку — мне!

— Я сказала, что никуда не пойду! — Анхела вскочила со стула.